&

Вошло в привычку: я ее люблю.
Вот так: лю-блю. Люблю, не отрицаю.
И на словечко ловкое ловлю
себя, ее. Ее не порицаю.
Все как-то не по-русски: ай лав ю.
Люблю тебя. Люблю, скажу я снова.
Как будто я могу, что может слово!..

&

Приметы счастья. Сладкий сон. И снег
за окнами. И ты его не видишь.
Но ощущаешь. Спишь. Берет разбег
минута. Длится. Ты из сна не выйдешь.
Ты спишь. И снег за окнами. И век
все тот же. Длится. Ты глаза смыкаешь.
Так много спишь и все недосыпаешь.

&

Не спрашивай. Мне нечего сказать.
Так я скажу. Сегодня. Ей. Я буду
печален. И букет сегодня взять
в подземном переходе не забуду.
Да что там говорить!.. В портфеле спрячу
цветы любви. И подсчитаю сдачу.

&

Он и она – и что еще о них?
Шампанское, цветы, улыбки, слезы.
Спустя неделю он ее жених
в эпоху термоядерной угрозы.
(Так проза жизни формирует стих.)
Целую дочь и в облаках витаю.
Считаю дни, а годы не считаю.

&

Шумит в ночи подобие войны.
Учения. Маневры. Подготовка
к параду. И сквозь это – плач жены.
Почти неслышный. Слышу – и неловко.
Мы ничего друг другу не должны.
И сквозь армейский гул почти неслышный
тот плач. Из-за стены. Неловкий, лишний...

&

"Иди и спи." Стоит и смотрит. Что
ее терзает, что ее так мучит?
Снимает трубку. Набирает "100".
Как будто время что-нибудь улучшит!
Ночной халат наброшен, как пальто.
Безликий голос. Время анонимно.
Любовь неактуальна. Боль взаимна.

&

Пропахли хлоркой детство, сны, фонарь –
там, за окном, над переулком... Странно:
наткнулся на старинный календарь –
все дни месте!.. Поздно или рано,
но время замыкается в себе.
Железный репродуктор на столбе.
Послевоенный, четырехугольный.
Портрет вождя, пропахший хлоркой школьной.
И траурная жирная кайма.
И знамени густая бахрома.

&

Не отрывали – не считали дни.
Считали – войны, граммы, пятилетки.
Считали – съезды, займы, трудодни.
Прокуренные лестничные клетки.
Пожизненные узники пижам.
Прошедшие бесчисленные чистки.
Посмертно не зачисленные в списки.
Я приближаюсь к вашим рубежам.

&

На старых фотографиях нас нет.
Чужие лица. Чуждое веселье.
Альбом на память. Групповой портрет.
Учителя с отличницами сели.
Чужой себе на миллионы лет,
потусторонний взгляд в себя вперяю.
И ничего при этом не теряю.

&

Мой круг знакомств. Мой круг знакомых. Я
внутри него. Мой круг. Я им охвачен.
И выйти из него – как из себя.
Он задан мне. И я им обозначен.
Вот телефоны. Все. От А до Я.
Фамилии и цифровые коды.
И выбор как бесценный дар свободы.

&

Один из тех, кто думает, что он
не за себя, а за других страдает,
Один из тех, кто только слышит звон,
а где он, этот звон, отнюдь не знает,
один из тех... О чем ты? Ты – не он.
Убийственно! Не я, а кто иначе?
За что любить себя? За неудачи?..

&

Страдал не я. Страдали за меня.
Я был при этом. Я все это видел.
Но вида не показывал. Ведь я
знал, что я сын и внук. А значит – идол.
Что значит идол? Не припомню дня,
когда бы я себя хоть жестом выдал.
Я сын и внук. Отец и муж. Я – идол.

&

"Как я порой бываю неправа!.."
"О чем ты?" Но молчит. "О чем?.." Целует.
Молчит и смотрит. Час проходит, два.
По волосам проводит. В ухо дует.
На женщину не действуют слова.
И смотрит, смотрит. И молчит. И плачет.
И скучно понимать, что это значит.

&

Семейная политика проста.
Помалкивать. Смотреть в глаза интимно.
Чужую жизнь читаешь, как с листа,
а говорить о собственной противно.
И облака, как общие места,
белы, тихи, плывут и проплывают.
И считанные дни в потемках тают.

&

Привычка свысока взирать на мир.
С балкона кругозор намного шире.
Среди Москвы течет Гвадалквивир.
А горизонт доходит до Сибири.
Воображенье бедное! До дыр
зачитанное – хуже детектива!
Какая ночь!.. Какая перспектива!..

&

Я должен быть черствее, чем могу.
Не обращать внимания. Нет смысла.
Запомнил – и привет, уже в долгу.
Уже и память, как губа отвисла.
А так – не помню и себе не лгу.
Как в сказке! – я свободен, ты свободна.
Невероятно. Неправдоподобно!..

&

...Вдруг – это жизнь опережает нас?
Быть может, лишь на час опережает.
Мы полагаем, это мертвый час,
а на поверку, он-то и решает,
пока за жизнью ускользнувшей мчась,
не ведаем, каких подарков просим,
а милостей природы не выносим...

&

Допустим, это было не со мной.
Проснулся как-то раз в чужой постели,
и вдруг дошло, что он уже иной:
полжизни – как полсмерти. Неужели?..
И этот вздох. Протяжный. За спиной.
Рука белеет. Тонкое запястье.
О молодость!.. О пережитки счастья!..

&

4.30. Утро или ночь?
И этот вздох – в пределах сна глубокий.
И сон – как жизнь. Во сне нельзя помочь.
Одно лишь можно – передвинуть сроки.
………………………………………………
4.40. За окном светает.
О чем она сейчас и не мечтает?

&

Не знаю – вот блистательный ответ.
Ответственность снимается мгновенно.
И Страшного Суда в помине нет –
а судьи кто? – И море по колено!
Всю жизнь изобретать велосипед.
Без памяти любить свое уродство.
И сетовать на вечное сиротство.

&

Три лампы в люстре. Две из них горят,
а третья, как всегда, перегорела.
А заменить – который год подряд
все руки не доходят. То ли дело –
не замечать. И радоваться втайне,
что жизнь моя – чем дальше, тем бескрайней...

&

Налажен быт с распадом бытия.
Продуманность в деталях интерьера.
Трава забвенья. Чудо забытья.
Земной любви невидимая сфера.
Стиль мебели – стиль жизни. Беглый взгляд
на воинскую часть, на детский сад.
Но мировой неуловимый дух
не любит выбирать одно из двух.

&

Распятые по стенам 5 Христов
в одной восьмиметровой комнатенке.
Она смеялась. Отсветы холстов
на простыне и чайник на клеенке.
Мы спали до двенадцати часов.
Любили на полу среди распятий.
О чем она мечтала? О кровати?..

&

Прошло сто лет. Сто дней. Мне тридцать три.
Как прежде, нагло врут календари.
Одна, в своей убогой комнатенке,
О чем она мечтала? О ребенке?..
Раз в год звоним. Друг друга мы любили.
Христов загнали и кровать купили.

&

"Чему я был бы рад лет сто назад?
Кем стал бы Юлий Цезарь в Третьем Риме?"
Так я писал когда-то наугад.
Но стали мне слова мои чужими...
Будь я Орфей, я бы спустился в Ад,
чтобы в Аду купить вишневый сад
и ощутить сквозь сон под сенью струй
укус, переходящий в поцелуй...

&

Пиши пропало или не пиши!
Несбыточность – великий принцип быта.
Реальность порождает миражи,
а чувственность сочувствием убита.
Дитя мое! Ничем не дорожи!
Живи как все! Беспечно! Бесшабашно!
Писать легко – подписываться страшно.

&

Восторжествует, как всегда, добро...
………………………………………………
Час пик. Толпа клубится у метро.
И я, прошедший полпути земного,
под землю вместе с ней спускаюсь снова...
………………………………………………
Свобода слова – в том, чтобы молчать.
Молчать – и ни за что не отвечать.

&

...А снег цветет и вянет на лету.
Я поднимаю тост за отрезвленье.
Пора, отец, пора иметь в виду,
что чувства не выносят изъявленья.
Не падай духом, глядя в пустоту.
Предновогодний снег цветет и вянет.
За эту ночь он прошлогодним станет.

&

Я выхожу на волю из метро.
Родной асфальт. Беспочвенное детство.
Гуляй, рванина! Прошлое мертво.
Слеза цинизма. Искус самоедства.
И мелкий бес толкает под ребро.
Глаза себя не видят – не умеют.
Дитя мое!.. – и сердце каменеет.

&

То, что не снится нашим мудрецам,
быть может снится нашим мертвецам.
Не льщу себя надеждой, не прельщаю,
но перед каждым каменным лицом
себя я ощущаю мертвецом,
а больше – ничего не ощущаю.

&

Ты спишь и видишь: ночью выпал снег
за окнами, и ты его не видишь,
но знаешь – выпал, спишь, берет разбег
минута, длится, ты из сна не выйдешь
ты спишь, и снег за окнами, и век –
все тот же, что тебе однажды выпал,
и ты – не внук, не сын, не муж, не идол,
не робот, но едва ли не человек.
– Проснись, отец!.. – А ты глаза смыкаешь.
Живешь во сне и времени не знаешь...

                                                       1975–83

&

P.S.
.....................................................................
Ты умерла, а я еще живу
и, кажется, кому–то жить мешаю.
Я ничего на свете не решаю.
И если говорить по существу...
.....................................................................
Сквозь сон и грохот молотков отбойных
газетные слова о звездных войнах.
.....................................................................

                                                       1986

&

P.P.S.
.....................................................................
Допустим, это было не со мной.
А с кем, когда?.. И век уже иной.
А что в итоге? Считанные дни?
Спроси себя: нужны тебе они?..
Ты честностью гордишься – вот и славно!
Нужны тебе? – А прочим и подавно!..
Забудь себя. Глазей на новый век.

О Боже, вразуми: се – человек?!

2005

© Виктор Коркия